Это как части моего тела. Они неразлучно со мной, участвуют в любом моём поступке. "Я" — значит и они все тоже.
Из-за этого я не умею "не принимать близко к сердцу", хоть я и знаю, что это глупо и вредно. Любой выпад в сторону дорогого мне чего-нибудь — в мою сторону. Препарируют ли и разбирают по кусочкам; хвалят, восхищаются — или же насмехаются, втаптывают в грязь... Всё это проделывают надо мной, сами того не подозревая.
Чем любимее вещь, тем труднее с кем-то ею поделиться: ощущение, будто я раздеваюсь и смиренно жду, что "жюри" обо мне скажет. Жюри же, бывает, не придаёт происходящему особого значения, разворачивается и уходит по своим более захватывающим делам — а я остаюсь стоять, как идиотка...
Иногда мне хочется покрыться панцирем. Твёрдой непробиваемой скорлупой, от которой всё отлетает. Чтобы никто не мог ни увидеть, ни притронуться. Кое-где, куда метят особенно часто, она уже нарастает — но я время от времени сбрасываю её в страхе. Оказаться без движения, в полной изоляции от всех и вся, одной-одинёшеньке было бы, наверное, не очень радостно.
Так что истязание продолжается.